Писатели, посетившие Суркова, восхищены
Чуть было не упустил шанс попасть в Кремль – напрочь забыл об этом визите к Суркову (заместителю руководителя администрации Путина), последнем меро-приятии в рамках Шестого форума молодых писателей России. Помогла случайность. Мы говорили о литературе с писателем Ильдаром Абузяровым, и тут в номер вошёл Прилепин. Он взял паспорт и был таков. Я выскочил за ним.
– Захар, ты куда?!
– В Кремль, а куда ещё?
Тут я всё вспомнил и закричал:
– Меня подожди!
– Жду!
Нагнал его уже на улице. Вот и автобус. Успели.
…Мы на Красной площади. Курим, топчемся на холодном ноябрьском ветру. Нас двадцать три. (Форум в Липках собрал сто шестьдесят молодых литераторов со всех уголков России. На встречу с В.Ю. Сурковым взяли всех, кто записался, невзирая на публикации, возраст, регалии и политические взгляды.)
Офицер в форме с воротником из каракульчи и с пистолетом-автоматом выглядит очень представительно.
– Паспорт в открытом виде подавайте! – кричит он.
– На какой странице? – Это Дима Новиков.
– На фотографии!
Достаём из карманов телефоны, ключи, по одному проходим через турникет.
Больше всего не везёт единственному среди нас писателю-москвичу: хитрое устройство пищит и пищит, хотя тот даже платок из карманов вытащил. Офицер долго орудует ручным металлоискателем. Наконец причина недоразумения найдена – это застёжки на ботинках. У Саши Карасёва находят газовый баллончик.
– Вы вообще кто? Вы вообще что? – негодует офицер.
– Да ладно, – говорю я. – Какой писатель сейчас без баллончика ходит?
Саша не знает, куда девать свой баллончик. Сдать его некуда, выбросить – жалко. Наконец ставит его возле урны.
Группами по три-четыре человека проходим внутрь, снова предъявляем паспорта, сдаём телефоны.
– В аэропорту его встречали товарищи Зайков, Слюньков, Чебриков… – бормочу я.
– Какие у вас ассоциации! – смеётся наша сопровождающая, московская детская писательница. И добавляет: – Мы идём в ту комнату, где принималось решение о начале первой чеченской кампании.
Мне кажется, что мы попали в Эрмитаж. Или в Русский музей. Приглядываюсь к картинам. Чарльз Дюваль, Крижицкий, А.М. Герасимов – «Тройка на зимней дороге». Путин, Сечин, Сурков… Эх, птица-тройка…
Перед нами стол с минералкой и лимонадом. Несколько бутылок – ядовито-зелёные. Подхожу ближе… Ба, да это же тархун, напиток моего советского детства! В Кремле его пьют? Ни за что бы не подумал! Иду дальше с бокалом тархуна.
Та самая зала. Хрустальные люстры. Белый ковёр на полу. Голубые с тиснёным узором стены. Встаю за трибуну, с которой когда-то докладывал Козырев. А это место во главе отделанного мрамором стола – ельцинское. Сажусь. Надо мной – герб, а справа – государственный флаг России.
От Сергея Филатова, прежнего главы ельцинской администрации, я уже знаю, как всё было. На четвёртом форуме молодых писателей Филатов рассказывал, что инициатором трагического марша на Грозный в декабре 1994 года был тогдашний министр иностранных дел РФ А.Козырев. Он сообщил Ельцину, что Клинтон выразил недовольство хаосом в Чечне. ЕБН воспринял это как указание к действию. В результате США получили важнейший рычаг давления на Россию, который они эффектно используют до сих пор…
В этот момент в зале появляется Владислав Юрьевич Сурков. Как тут не вспомнить А.К. Толстого:
Вошёл министр. Он видный был мужчина,
с приветливым лицом.
Одет в визитку. Своего, мол, чина, не ставлю я
пред публикой ребром.
Внушается гражданством дисциплина, а не мундиром,
шитым серебром.
Всё зло у нас от глупых форм избытка, я ж века сын,
так вот на мне визитка!
Сажусь слева от Филатова. Вдруг вспоминаю – а ведь Филатов тоже был в этой зале с Козыревым и ЕБН… О чём, интересно, он думает? Ведь Сергей Филатов, по собственным словам, был против войны…
Сурков начинает говорить. Он мил, улыбчив и выглядит очень молодо. Говорит, заглядывая в бумаги, но довольно свободно и с лёгкой ироничной усмешкой.
Критик Андрей Рудалёв из Северодвинска и нижегородец Захар Прилепин уже включили диктофоны. Молодцы ребята, думаю. Подготовились. А у меня какие-то клочки бумаги, уже испещрённые телефонами ребят с форума. И ручка, выпрошенная у критика с Урала.
– Демократия – это не плод поражения, – говорит Сурков. – Мы не проиграли в холодной войне, как говорят на Западе. Это не так, нас никто не победил…
– Произошла трансформация. Да, драматическая, да, сопряжённая с трудностями… Но это шаг вперёд. Это позитивная трансформация!
– Перед нами путь, это трудный путь, и его нужно пройти…
Сурков говорил, а в голове у меня вертелось стихотворение А.К. Толстого. Там министр тоже произносил речь:
Нет, господа, России предстоит, соединив прошедшее
с грядущим,
Создать, коль смею выразиться, вид,
который называется присущим
Всем временам. И, став на сей гранит, имущим,
так сказать, и неимущим
Открыть родник взаимного труда. Надеюсь,
вам понятно, господа?
– Советское общество отбирало элиту не по тем критериям, – продолжал Сурков. – Когда мы пришли к рынку, у нас не было идей на этот счёт. Мы копировали Запад и наделали много ошибок. Мы почему-то решили, что единственный путь к процветанию – устранение государства из экономики. Это детерминизм чистой воды. А ещё мы брали кредиты…
– Потом пришёл Путин. Он сказал: больше ни копейки брать у Запада не будем. И нам это удалось. Конечно, приватизация была неудачным шагом, но что сделано – то сделано…
– Телевидение – мощный инструмент манипуляции. Частные компании оказывали давление на государство. Власть захватили группы, которые игнорировали интересы большей части населения. Потом олигархию стали теснить…
– Одна из проблем – контрабанда. Контрабандой в Россию ввозится всё. Официально к нам даже плазменные телевизоры не завозят, но они есть во всех магазинах…
– После победы над олигархами усилилась бюрократия…
– Мы ни в малейшей степени не контролируем СМИ…
– Нам иногда говорят: стало меньше демократии. Я этого не понимаю. Как будто демократия – это сыпучее вещество…
– Об экономике. Мы торгуем сырьём, ничего не производим, а это неправильно. Это всё равно, что все книжки ввозить, а своих не писать. Сейчас у нас нет экономики, господствует одна отрасль. Мы – папуасы, нефть из лужи качаем… Это трофейная экономика. Мы должны создать новую экономику…
– Если другие страны перехватят активы, наша экономика попадёт в зависимость от других стран. Есть опасность десуверенизации. Я знаю политиков, полагающих, что России не нужен суверенитет. Уместно вспомнить о Сахалине-2. Сахалин – бедный край, а они ничего не платят ни региону, ни России. Просто качают нашу нефть. А ведь кто-то же подписал это соглашение! Чиновники покусились на то, что им не принадлежало, на то, что оставили стране наши предки…
В это мгновение я не сдержался и перебил эту речь. Так получилось, что с этого момента вся наша беседа пошла по другому руслу. Оставшиеся страницы своей речи В.Ю. Сурков не прочитал.
Короче говоря, когда он заговорил о чиновниках, которые разворовали наследство предков, я спросил:
– Когда этих людей будут судить?
Сурков повернул ко мне улыбчивое лицо.
– Надеюсь, что никогда… Не стоит запускать маховик мести.
– Но ведь они украли!
– Время было такое…
Меня как будто ударили по голове. И я сказал:
– У нас в стране люди каждый день видят по телевизору сытые лица воров. И все знают, что это воры. Вы понимаете, что это такое? Насаждение идеологии воровства!
Сурков чуть нахмурился, закивал.
– Да, я с вами согласен. Это идеология воровства. Вы очень правильно сказали. Да, я думаю, что пора начинать говорить о морали… Но поймите: я тоже не хочу, чтобы стало хуже. Во власти не чудища. Если мы начнём сажать, придётся посадить всех. Тогда и меня надо посадить, я когда-то бизнесом занимался.
«Разве закон не один для всех?» – соображал я, пытаясь понять слова Суркова. А Владислав Юрьевич продолжал:
– От теории посадок недалеко до теории убийств. Чем меньше будет мести, тем лучше. Мне кажется, исключительно репрессиями вопрос не решить. Тогда нас всех надо посадить. Так я думаю… Может быть, я не прав.
Мне больше нечего сказать. Вижу, как покраснела от возмущения Ира Мамаева, писательница из Петрозаводска.
Писатели уже осыпают Суркова вопросами:
– Вы знаете, сколько в нашем городе получают медицинские работники?
– Вы знаете, какая зарплата у моей жены?
(«К сожалению, я не знаком с вашей женой», – ответил Сурков.)
– Вы знаете, что у меня «Жигули» разваливаются на ходу?
Многие занервничали, потянулись руки… Денис Гуцко несколько раз откашлялся, попытался вступить в разговор, но никто этого не заметил. И Гуцко не выдержал:
– Дайте сказать лауреату!
Все замолчали. (Мы и в самом деле забыли, что среди нас Букеровский лауреат.)
И Гуцко заговорил. Он говорил долго. Говорил своим поставленным голосом лауреата о ЖКХ. Здорово говорил, умно, спокойно, с деепричастными оборотами. Я так не умею, ей-богу.
Сурков что-то отвечал ему, а мне вдруг вспомнились дети. Дети-токсикоманы на трубах теплоцентрали – грязные, блюющие от клея и краски. (Несколько лет назад я работал в социальной службе.)
Я встал и сказал:
– Мы понимаем, что вы не можете ответить на все наши вопросы. Вы недавно во власти, и многое делалось без вас… Вы говорили о реваншизме, о мести, о том, что не надо сажать воров. Поймите, мне лично месть не нужна. Чубайс живёт в этой стране и…
– В нашей стране, – уточнил Сурков.
– В нашей стране, – согласился я. – Живёт и пускай живёт. Но скажу о самом больном… Вот многие считают, что государство заслуживает уважения тогда, когда оно уважает своих детей. Наше государство своих детей не уважает… Давайте заберём с улиц детей, а потом уже будем говорить о чём-то другом! Когда мы заберём с улиц детей?
И Сурков, немного помедлив, ответил:
– Мы заберём их. Заберём. И ещё многие вещи сделаем. И кое-что уже сделано. Понимаете, вы задаёте много вопросов, но государство не всегда виновато. Во многом виноваты сами люди. – Он опять повернулся ко мне. – Это не относится к детям. Дети – я согласен. Это вина государства. И я тоже виноват.
Потом снова пошли вопросы. Их уже не помню: старался осмыслить слова, которые только что услышал. А ещё вспомнил своего друга Сергея Рязанова, работника уличной службы Санкт-Петербурга, маленького человека с усталым лицом, который уже много лет подбирает на улице бездомных детей. Сколько раз он кричал мне на своей прокуренной кухне, что дети на улице жить не должны, сколько раз мы сжимали кулаки… И вот теперь третий или четвёртый человек в государстве поклялся, что это будет сделано.
Потом заговорили о литературе – кто-то спросил Суркова о его литературных вкусах.
– Мне Кафка очень нравится, – признался Сурков. (Ещё он назвал несколько классиков и поэтов Серебряного века.)
И тут выступил Захар Прилепин. Иронично улыбаясь и сжимая в руке диктофон, как гранату, он спросил:
– Какому из литературных жанров можно уподобить политику России? Что это: детектив? Любовный роман? Триллер?
– Я бы хотел надеяться, что это эпос, а вообще-то… – Сурков задумался. – Какие у нас ещё есть литературные жанры?
– Мюзикл, – подсказали ему.
Глаза Захара заблестели по-волчьи.
– А когда выходит книжка ваших стихов? – спросил он.
– В юности я писал стихи, – ответил Сурков. – Но я считаю себя слишком… земным человеком. Я не поэт и не писатель, как вы.
– Но вы же пописываете?
– Случается.
– На работе не пишете?
Сурков корректно улыбнулся:
– Было пару раз.
– А что так редко? Вдохновения нет?..
Я смотрел на Захара и гордился им. Словно бы это был сам Саня Тишин, прилепинский герой, готовый умереть за свою правду. (Кто читал роман «Санькя» – поймёт.)
Потом возбуждение пошло на убыль… Один из нас, по национальности – чеченец, вручил свою книгу Суркову. Тот поблагодарил: «Я ведь тоже наполовину чеченец, хотя и вырос в России». Другой автор одарил Владислава Юрьевича «книжечкой бесхитростных рассказиков», а кто-то из очень молодых буквально всучил Суркову слегка покоцанную дискетку со своим творчеством…
Потом мы дружно ломанули в туалет. Там было красиво. Мы увидели те унитазы, которыми, вероятно, пользовались Ельцин и Козырев. Мы стояли, с наслаждением курили, стряхивая пепел в прекрасную пепельницу.
На выходе получили свои телефоны и вышли на Красную площадь. Опять закурили.
Рослый гвардеец с пистолетом-автоматом «Вереск» на поясе спросил сигарету. Мы с Лёшей Ерёминым остановились рядом с ним и как-то неожиданно разговорились. Поболтали про неснежный ноябрь. У парня было открытое лицо русского мальчишки.
Потом ехали назад в Липки. Кто-то из прозаиков говорил об интерьере Кремля (мол, хотел бы я там работать), поэты открыли водку… Мне не хотелось пить, я сидел в автобусе рядом с писателем Костей Розановым и думал.
Думал, что кое-что у нас в стране меняется. Ведь пустили же в Кремль Захара Прилепина, зная, что он лидер нацболов. Конечно, его пустили после переговоров и вмешательства Филатова, но пустили же!
А ещё я вспоминал слова заместителя начальника администрации Путина, помощника президента РФ Суркова В.Ю., произнесённые около девяти вечера 17 ноября 2006 года в Кремле:
– Мы заберём с улиц детей. Заберём.
Дмитрий Орехов
Подпишитесь на 
Загрузка ...